ОБЫЧАЙ 

Обычай странный много лет
В одном селе торжествовал,
Там нет мужей, и жен там нет,
И свадьб никто там не играл.

Мужчины там, влюбляясь, лгут,
И девушек ведут в свой дом,
Иль он мошенник, или плут,
Селение молчит о том.

Однажды строгий господин
Увидел новое лицо,
И, чтобы не был он один,
Девчонке обещал кольцо.

Ни слова он ей не сказал,
Что есть проклятие одно,
И, уж конечно, промолчал,
Что проклято его село.

Они встречались каждый день:
Бокал, вино, любовь, кровать, –
Но ночью укрывали в тень
Те чувства, что пришлось узнать.

Но через месяц или два, –
Шел дождь – предсказывал беду,
Она сказала вдруг слова:
«Любимый, я ребенка жду!»

В ответ он улыбнулся чуть,
Спросил, чем может ей помочь,
Но в сердце пробиралась жуть, –
Ведь должен он уйти в ту ночь.

И он ушел… Когда рассвет
Развеял ее первый страх,
Она сказала: «Чувства нет!»
Но миг – и слезы на глазах.

Жила она так каждый год:
Зима, весна, опять зима,
Уже и сын ее растет, –
Она по-прежнему одна.

Вот сыну восемнадцать лет…
Подходит светлый день к концу,
А он ушел искать ответ
К высокогорному жрецу.

За что проклятие лежит
Конкретно на его селе?
Быть может и он сам сбежит
От девушки в кромешной мгле?

Нет, он не хочет так же жить,
Поэтому идет к жрецу,
Еще он хочет отомстить
За мать «любимому» отцу.

Дорога трудная была,
Но парень не вернулся в дом,
Тьма не свела его с ума,
Пусть много ям на пути том.

Он каждый день видит туман,
Что постоянно впереди,
Что, словно миражей обман,
Зовет и просит: «Подойди!»

Но воля юноши сильна,
Он не поддался, он дошел,
Ведь это не его вина,
Что сразу путь он не нашел.

Жилище старого жреца
Шамана дом напоминало:
Дым, амулеты Мудреца,
Каких в миру осталось мало,

И восьмиглавая коза,
Там пол и стены украшает;
Алмаз, рубин и бирюза;
Запахи ладана летают.

А на полу, среди камней,
Расселся старый дед, седой,
Укрылся шкурами зверей, –
Весь лысый, только с бородой.

«Простите, что ворвался я, –
Парень заводит разговор, –
Но вам известна цель моя –
Спросить хочу я с давних пор,

О том проклятье, что другим,
Так, как и мне, мешает жить, –
Нависло над селом моим;
Хоть нет причин ему там быть»

«Тупица! – жрец ему в ответ, –
Не смыслишь ты, о чем глаголешь.
Или на вас управы нет?
Не первый ты ко мне приходишь.

Однажды жителем я был
Того двуличного села,
И женщину я не забыл,
Что руку с сердцем мне дала.

Мы жили в счастье много лет,
Но вдруг она ушла назад,
И я в слезах встречал рассвет,
И так же провожал закат.

Пусть так же плачут, как и я,
Все те, кто врали, и кто врет,
И проклята твоя земля,
Пока во мне их кровь течет!»

Жрец с упоеньем нож поднял
И быстро к парню подскочил,
Но у того в руке кинжал,
И он его в жреца вонзил.

Старик, предсмертный хрип издав,
И услыхав обрывки воя,
Спокойно умер, лишь сказав:
«Вовек не будет вам покоя!»

А парень в дом свой весть принес,
Собрал людей и всем сказал:
«Друзья, не будет больше слёз!
Я вас затем сюда позвал,

Чтоб пересечь наши пути,
Что обрубил когда-то жрец,
Теперь не нужно нам идти, –
Проклятию пришел конец!»

Был праздник очень много дней,
За ним же сразу – только свадьбы.
Нет больше запертых дверей,
Вокруг всё новые усадьбы.

И вот у юноши любовь:
Красавица, что любит нежно,
И говорит то вновь и вновь,
А он смеётся ей небрежно.

Вы не подумайте, он любит!
Своей любовью, чистой, яркой, –
И лучше он себя погубит,
Чем не подарит ей подарка!

И вот ребенок уж у них
Через три месяца родится,
Но юноша стал груб и тих:
Он знает, что-то с ним случится.

Луна выходит из-за туч,
И серебрит листву дубов,
А воздух, словно мед, тягуч,
Пропитан отблесками снов.

Наш юноша сидит один
На берегу большой реки,
Как ворон, был он нелюдим,
И тихо плакал от тоски.

И он ушел, оставив всех,
Туда, где ночь дождями хнычет,
Поцеловав жену наспех –
Проклятья нет… Но есть обычай.